(1919–2000)

Розенблюм, в разговорах между собой — просто Блюм. Для тех, кто был с ним знаком и помнит его, к этому имени ничего добавлять не нужно. Розенблюм — это художественное проектирование, Сенежская студия и сенежские семинары, блестящие проекты городской среды Алма-Аты, Красноярска, Набережных Челнов, Тихвина и др., Музей А. С. Пушкина на Пречистенке и Музей-квартира поэта на Арбате, проект Музея революции, Егорьевский музей, международные выставки и выставки в Манеже, журнал «Декоративное искусство» и много еще чего.

Сам себя Евгений Розенблюм считал архитектором и художником-проектировщиком. Потому даже жизнь свою выстраивал как проект, но в его планы неизменно вмешивалось время, уводя с избранного пути и не раз заставляя начинать всё с начала.

Он родился в грозном 1919-м, и шальная пуля, залетевшая в детскую кроватку при взятии красными Ростова, до сих пор хранится в семье. Но как человек и мастер он был, конечно, родом из бурных 1920-х. Оттуда шли внутренняя свобода, авангардность взглядов и мышления, творческие идеалы, наконец, стиль жизни и поведения. Несмотря на разницу в возрасте, он легко сходился с людьми из той эпохи — Цецилией Мансуровой, Алисой Коонен, Лилей Брик. Поэтому Розенблюму так хорошо удавались выставки о Маяковском, Татлине и др.

Может быть, Розенблюм и прожил бы жизнь архитектора и бонвивана из московской творческой богемы, но вмешалась война. Он ушёл на неё добровольцем в июне 1941-го, прошел путь от Сталинграда до Кёнигсберга и вернулся домой боевым офицером с орденами и медалями. Теперь он умел строить укрепления и переправы, ставить и снимать минные заграждения, но в мирной жизни всё это было уже ненужным. Он пытается наверстать упущенное, восстанавливается в МАРХИ, откуда ушел на фронт после 3-го курса, и по окончании работает в мастерских А.Бурова, А.Веснина, И.Леонидова, проектирует дворцы культуры и павильоны ВДНХ. И тут его призывают на новую войну, корейскую. Капитану 2-го ранга Розенблюму очень к лицу флотская форма и кортик на боку, но после демобилизации вернуться к прежней работе непросто. Он делает выбор в пользу профессии художника-проектировщика, возглавляет мастерскую в Комбинате Худфонда, а в 1962 году становится художественным руководителем Специального художественно-конструкторского бюро (СХКБ) Мосгорсовнархоза — одной из первых в стране дизайнерских мастерских.

Однако после отставки Хрущёва совнархозы ликвидируются, и тогда Розенблюм создает Центральную учебно-экспериментальную студию СХ СССР, иначе «Сенежскую студию» (с 1992 года Центральная студия художественно-проектного творчества), которая становится главным делом его жизни. Евгения Розенблюма журналисты полушутя прозвали «папой русского дизайна», и он, действительно, был одним из немногих, кто в те годы решался употреблять этот почти запретный, иностранный термин. В СССР была своя «техническая эстетика», свой ВНИИТЭ государственного дизайна, и отстаивать право на жизнь художественного проектирования Студии приходилось в жестокой борьбе.

Розенблюму доводилось заниматься и дизайном автомобилей, и дизайном одежды, но сердце его принадлежало проектированию городской среды и музейных экспозиций. В музеях он, разумеется, не стал довольствоваться ролью «оформителя», да и сам этот термин считал ругательным. В процессе создания Государственного литературного музея А. С. Пушкина на Пречистенке художник Розенблюм вырабатывает и оттачивает свой музейно-образный метод, на долгие годы определивший путь развития отечественного экспозиционного искусства.

Особенностью Розенблюма было, что он был художником говорящим и пишущим, и его авторская рефлексия порой оказывалась не менее важной, чем реализованные проекты. В отличие от современных залётных дизайнеров, он быстро становился в музее своим человеком, дружил с музейщиками, любил вести с ними многочасовые разговоры. Эти беседы и споры за чаем с сушками были для Розенблюма неотъемлемой частью процесса проектирования: что-то рассказывал он, что-то рассказывали ему, а в результате рождались невероятно интересные решения.

Может быть, Розенблюм не был лучшим в мире художником-экспозиционером, но он, несомненно, был первооткрывателем и просветителем, который учил музейщиков новому для них языку. С его легкой руки в музейный обиход прочно вошли такие понятия как экспозиционный образ, предметный натюрморт, пространственная композиция, наконец, искусство экспозиции. Сама технологическая цепочка этапов художественного проектирования экспозиции от предпроекта и генерального решения до эскизного проекта и рабочих чертежей тоже была разработана Розенблюмом.

Наряду с множеством умений, Розенблюм обладал ещё одним бесценным качеством — он был мастером человеческого общения. Поэтому сегодня, в день его 100-летнего юбилея, хотелось бы ещё раз напомнить, что важнейшим элементом проектирования Розенблюм считал сотрудничество и сотворчество учителя и учеников, руководителя и его команды, художника и музейщика. В этом и состоял главный секрет его творческого метода.

В.Дукельский

100-летие Е. А. Розенблюма

14 сентября в Пушкинском литературном музее (ГМП) отметили 100-летие Евгения Абрамовича Розенблюма, от которого берёт начало новая эра музейной жизни.

Вечер был прекрасно организован и проведён директором музея Е. А. Богатырёвым и Н. И. Михайловой, создававшими вместе с Розенблюмом его любимое детище — нынешнюю экспозицию Пушкинского музея на Пречистинке, как и мемориальной квартиры Пушкина на Арбате, в гостиной которого происходила встреча приглашённых. (Он был создателем и прежней замечательной экспозиции).

Отрадно было видеть почти в полном составе старую гвардию, хотя ряды её и поредели, и слышать вдохновенные выступления его учеников, последователей и поклонников — А. Бокова, Л. Озерникова, А. Конова, В. Дукельского, А. Тавризова, М. Майстровскую, сотрудников музея. Их пыл, восторг и благодарность Учителю не только не остыли по сравнению с предыдущим юбилеем, проходившим в этой же гостиной, но получили новое осмысление. Каждый вносил что-то своё в понимание феномена Розенблюма, и у вас на глазах рождался феерический образ. Если бы в зале оказался человек, не имеющий понятия о Е.А., он бы заразился всеобщим восторгом, как заражается читатель мемуаров о выдающихся людях. Слова Озерникова о Розенблюме как о космическом явлении многим, уверена, не показались преувеличением. Не стоит сетовать, по убеждению Майстровской, что его имя известно теперь лишь узкому кругу последователей — шлейф забвения неизбежно приподнимется и звезда Розенблюма воссияет ярче прежнего.

История экспозиций в Литературном музее (ГЛМ) резко делится на две эпохи: до 1980 и после. Рубеж — юбилейная выставка Блока, с которой началось многолетнее сотрудничество музея с Розенблюмом и о которой видевшие её сохранили восторженное воспоминание.

Благодаря не только профессиональной гениальности, рождающимся на ходу искромётным идеям, но и высочайшей культуре и эрудиции Розенблюм мог самую скромную мысль экспозиционера превратить в феерическую художественную конструкцию, сумев разглядеть и развить таящиеся в ней возможности. Он произвёл настоящую революцию в сознании тех музейщиков, которым посчастливилось с ним общаться и работать. Это благодаря ему мы поняли, что экспозиция — не иллюстрация к истории литературы, а особое искусство со своим языком, строящееся и живущее по собственным законам, подобно другим визуальным искусствам. И научиться воспринимать этот язык не легче, чем любой другой, а уж говорить на нём и подавно дано немногим.

Литературный музей сделал с Розенблюмом несколько выставок и постоянную экспозицию по литературе XX века. У нас с ним — у сотрудников отдела XIX в. — дело дошло лишь до художественного проекта новой грандиозной экспозиции по русской литературе, от древнерусской и до начала XX в., рассчитанной на три помещения. Но и этого было достаточно, чтобы сформировать в нас новый взгляд на вещи.

Розенблюм давал нам задания — представить (письменно) концентрированный образ писателя (с указанием материалов), сгущённую его характеристику и его место в общей картине экспозиции. Определить «акценты», как он называл придуманные им установки, или на современном языке — инсталляции, — было для него главным в тот период. Мы с увлечением и страстью предались этому занятию. В конце концов была сочинена и тщательно отделана научная концепция и выполнен смелый художественный проект с впечатляющим макетом.

Обсуждение концепции и проекта вылилось в настоящий спектакль, свидетелей которого почти не осталось, и потому я считаю своим долгом вспомнить о нём. Наша совместная с Розенблюмом работа, мягко выражаясь, не встретила сочувствия со стороны методического совета, и мудрая Н. В. Шахалова, не желая, как я понимаю, брать на себя ответственность за намеченный разгром экспозиционного и художественного проектов, тем более ссориться с авторитетным художником, созвала расширенный учёный совет с участием директоров музеев и учёных-филологов.

Началось всё — после представления концепции и проекта заведующей отделом XIX в. Т. Соколовой и Е. Розенблюмом — с уничтожающих выступлений членов методического совета — сотрудников ГЛМ. Ещё не успел собраться с силами Розенблюм, чтобы нанести ответный удар (а он это умел!), как художника опередила его дочь Зоя Коптева, отвечавшая за древнерусский период. О, это было патетическое зрелище! Зоя, человек самого спокойного и миролюбивого нрава, превратилась в тигрицу, защищавшую не только своего отца, но и собственное дитя — научная разработка темы была плодом её усилий. Она напоминала Жанну д’Арк и вышла победительницей. Все были покорены такой героической самозабвенностью, включая оппонентов.

Парадокс состоял в том, что все остальные участники — директора и сотрудники других музеев, не говоря уже о специалистах по русской литературе, не вникнув в тонкости закулисной игры, единодушно поддержали и концепцию, и художественный проект. Такой неслыханный триумф был для нас самих полной неожиданностью. Подумать только: вас хотят погубить собственные коллеги, мобилизовав для этого все силы музейного сообщества, а оно встаёт на вашу сторону! Ситуация трагикомическая…

Непреодолимые внешние препятствия помешали реализации проекта Розенблюма. Но дело его не пропало. Его идеи разбудили нашу фантазию и раскрепостили сознание. Они попали на благодатную почву, изменив наш взгляд на природу музея. Розенблюм привил нам чувство свободы в подходе к экспозиции и изгнал страх перед нарушением сложившихся принципов и стереотипов. «А почему бы и нет?» — стало отныне нашим девизом.

Для меня Розенблюм — один из трёх великих учителей наряду с С. М. Бонди и о. Александром Менем, определившими мою жизнь.

Г. Медынцева