Портрет И.С. Тургенева кисти В. Лами

И. С. Тургенев
В[инченцо] Лами. Петербург. 1844
Холст, масло. 61,5×48,5. КП 3789
Поступил в 1936 году от И. А. Мошкова (Туапсе), мужа двоюродной племянницы Тургенева — Екатерины Николаевны Конусевич-младшей.

Значение портрета Тургенева кисти В. Лами — в самом времени его создания, определившем творческую и личную судьбу писателя — начало литературной карьеры и знакомство с П. Виардо, а также в неожиданности и непривычности психологической трактовки. В этом портрете будто находят примирение самые противоположные и разноречивые мнения о молодом Тургеневе:

«Хлестаков, образованный и умный, внешняя натура» (А. И. Герцен); «амальгама любезнейших качеств души и ума с ребяческими пороками — лжи, кокетничанья собою и вранья при всяком случае» (П. В. Анненков).

В хоре уничижительных суждений друзей резким диссонансом звучит восторженный голос будущего ненавистника — молодого Достоевского «едва ль не влюбившегося» в Тургенева с первой же встречи: «Поэт, талант, аристократ, красавец, богач, умён, образован, 25 лет, — я не знаю, в чём природа отказала ему? Наконец: характер неистощимо прямой, прекрасный, выработанный в доброй школе».

На страницах своей книги о Тургеневе Борис Зайцев упоминает о «редчайшем» портрете начала сороковых годов «с довольно „роковым“ поворотом головы, взором не без вызова, с романтическими кольцами кудрей — очень красивый и замечательный молодой человек, но уж, конечно, не без позы». Это описание в равной мере можно отнести и к дагерротипам, и к портрету Лами, на котором Тургенев также не лишён позёрства.

В целом же его наружность кажется весьма необычной и даже мало узнаваемой. Причина, вероятно, не столько в том, что он сильно изменится в дальнейшем, и не в том, что он гладко выбрит и в очках, сколько в трезвости, точности взгляда и педантизме художника. Возможно, по предположению Н. П. Генераловой, нехарактерный для Тургенева оптимистический и решительный вид объясняется счастливым началом его влюблённости, ещё ничем не омрачённой и не предвещающей никакой трагедии. В лице Тургенева, при его значительности и незаурядности, акцентированы самоуверенность, надменная презрительность, умный и пристальный взгляд, несвойственное энергическое выражение.

Самыми трезвыми глазами смотрела на любимого сына и Варвара Петровна Тургенева. Н. М. Чернов в своё время обнаружил в одном из её писем (сейчас они опубликованы) колоритнейший (как всё, что выходит из-под её пера) отзыв об этом портрете. Впервые он был частично обнародован А. Г. Ирлиным (исследователем-любителем Тургенева) на юбилейной тургеневской конференции в Пушкинском Доме в 1998. Это ещё один выразительный штрих к взаимоотношениям Тургенева с матерью:

«Сейчас получила твой портрет, — и не хочу смотреть на него. Он так похож, что мне хочется вцепиться в густые вихры и драть их, как драла ребенком! — Не лги… не лги… <…>
Точь-в-точь такой же портрет желала бы иметь брата твоего <…>
Твой портрет такой же плут, как ты» (29 мая 1844).

«Ты всё тот же, беспечный, неосновательный, обещаешь и никогда обещанного не исполняешь, на самые нужные вопросы не отвечаешь, а когда не нужно, с бухты-барахты — сделаешь» (29 июня 1844).

Путь к атрибуции портрета оказался трудным и медленным, хотя он подписан и датирован (V^оLami. f^e 1844). Тем не менее лишь много лет спустя удалось объединёнными усилиями прийти к определённому результату. Парадоксально, но имя художника впервые было названо очень давно: оно значилось в старой картотеке тургеневского фонда Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля — Винченцо Лами (1807–1897). Однако это почему-то было оставлено без внимания (возможно, потому, что не было найдено никаких подтверждений) и авторство долгие годы приписывалось известному французскому художнику Эжену-Луи Лами, бывавшему в России.

Во время работы над тургеневской портретной коллекцией на этот счёт возникли сомнения, а консультация с научным сотрудником ГМИИ им. А. С. Пушкина В. Н. Шелабаевой их только усилила. Сама манера письма ей показалась несвойственной французскому художнику; не подтвердился и образец подписи.

Удивительная находка А. Г. Ирлина, специально занявшегося портретом, сразу расставила всё по местам. В своём выступлении в Пушкинском Доме он привёл не только отзыв Варвары Петровны, но и обнаруженное им в одном из опубликованных в 1972 году Гранжаром и А. Звигильским писем Тургенева к П. Виардо свидетельство самого писателя о портрете, его авторе и месте создания:

«Я получил письмо — догадайтесь, от кого? От итальянского художника Лами, написавшего с меня в 1844 году у Морричи ужасный портрет! Он спрашивает, тот ли я самый известный писатель Тургенев, которого он знавал в те времена и т. д. и т. д. …и просит у меня автограф! Это вернуло меня в „tempi passati“ <минувшие времена> и пробудило множество воспоминаний». (Письмо от 12/24 февраля 1880).

Морричи, упоминаемый Тургеневым, сдавал комнаты приезжим артистам в гостинице Демидова на Малой Садовой, против Александринского театра. Здесь остановились осенью 1843 года впервые приехавшие в Россию супруги Виардо. У Морричи и произошла встреча Тургенева с певицей.

Итак, портрет, так ужасавший Тургенева (подобное отношение к своим портретам для него не редкость), так восхитивший его матушку и столь бесценный для нас (не в последнюю очередь благодаря её свидетельству — что может быть авторитетнее?), принадлежит кисти итальянского художника В. Лами. Из всех живописцев с именем Лами, указанных в словарях (если не существовало ещё какого-то безвестного итальянского художника В. Лами, чьё имя не вошло ни в одно из справочных изданий), единственный, кому можно было бы приписать авторство — исторический живописец Винченцо Лами.

См. подробнее: Медынцева Г. Л. Иконография Тургенева в Государственном Литературном музее // Тургеневские чтения. Сб. статей. Сост. Г. Л. Медынцева, Е. М. Огнянова. — Русский путь, 2004. С. 264–270.