Н. А. Любович*
Я. П. Полонский (1820–1898)
И. Е. Репин. 1896
Справа, у левой руки: И.Репин, 1896, 29 марта
Бумага, карандаш. 51,1×33,1. КП 3769
От Н. А. Елачича, 1935. В составе альбома Я. П. Полонского
Поэт изображён незадолго до смерти, в возрасте 75 лет, измождённый болезнями. «Я давно уже нигде не бываю и иногда с трудом перехожу с палкой или костылём из комнаты в комнату», — писал он В. М. Лаврову 28 января 1895 года.
«У меня немного таких дней, когда я могу читать и что-нибудь писать» (ему же, 8 апреля 1895 года).
Не только годы и болезни наложили печать на его внешний облик, но и трудные испытания на пути в литературе. «Кто всю жизнь свою плывёт против течения и лавирует, чтобы идти вперёд, против ветра, тот, конечно, раньше устаёт и раньше просит покоя» — признавался поэт Л. Поливанову в 1892 году. <…>
В 80-90-х годах происходит отход Полонского от оппозиционных тем поэзии, типичных для его творчества и заслуживших ему прежде репутацию поэта либерального направления. Он возвращается к интимным темам начала творческого пути. Для его поэтических произведений 1890-х гг. характерны пессимистические мотивы; в них настойчиво звучит тема смерти.
Но внешним образом последние годы жизни Полонского были довольно благополучны. В его квартире на еженедельных «пятницах» собиралось разнообразное общество. Поэт стремился соединить на них писателей, художников, музыкантов, независимо от их убеждений и художественных направлений: народника Михайловского и эмпириокритика Лесевича, важного сановника и начинающего поэта-декадента. Это отвечало заветному желанию Полонского: стать над борьбой идей и партий.
<…> В «Литературных воспоминаниях» П. П. Перцова ряд страниц посвящён описанию этих собраний. Полонский жил в доме № 26 по Знаменской улице в Петербурге на пятом этаже. «Он жил там старый и больной <…>. К нему вела несносно крутая петербургская лестница в сотню с лишком ступеней <…> И тем не менее на этой высоте собирались часто и охотно самые разнообразные представители тогдашнего Петербурга <…> Есть люди, которые как-то и чем-то, помимо всяких своих усилий, притягивают к себе других; Полонский принадлежал к числу этих людей-магнитов, в полную противоположность с нелюдимым индивидуалистом Фетом…»
Поэт иногда уступал свою столовую (наиболее поместительную из комнат) для устройства лекции или вечера, с благотворительной целью, а сам на это время укрывался в кабинете, на любимой софе, «весь закутанный толстым пледом, с парой неразлучных костылей у изголовья». «Как сейчас вижу его крупную, широкую фигуру в складках пледа с утомлённым, в крупных морщинах, лицом, которое, однако, сильно молодили живые светлые глаза, — вспоминает П. П. Перцов. — Костыли и плед, а также невольная медленность движений придавали ему хворый вид, но ясные глаза и всегдашняя одушевлённость лица (он всегда был чем-то заинтересован) были в резком контрасте с этой ущербностью».
На пятницах Полонского бывал и Репин. Здесь, в квартире поэта, и был создан описываемый портрет. В конце 80-х и начале 90-х годов художник продолжал расширять свои связи в петербургском литературном мире. На его рисунке 1889 года «В русском литературном обществе» в числе присутствующих изображён и Я. П. Полонский вместе с Д. В. Григоровичем, А. Ф. Кони, К. М. Фофановым и др. <…> Сведения о работе Репина над портретом Полонского имеются в дневнике малоизвестного писателя, военного юриста А. В. Жиркевича (псевдоним А.Нивин), который некоторое время был близок к Репину и часто бывал у Полонского, приезжая в Петербург. В конце июня 1896 года, вернувшись из имения Репина Здравнёво, Жиркевич занёс в дневник итоги своей поездки к художнику, который рассказал ему о своих последних работах. «Сделал он наброски Я. П. Полонского», — записал Жиркевич. <…>
Репинский портрет поэта был создан как раз в переломный момент, отмеченный первыми коллективными выступлениями в печати поэтов и критиков декадентского направления. Поэзия Полонского — преимущественно его ранние интимно-лирические произведения — привлекала к себе их внимание, как и стихи Фета и Ап. Майкова. <…>
Излагая впечатления от своих личных встреч с Полонским в середине 90-х годов, Перцов писал об «обаянии душевной тишины» как типичной черте духовного облика старого поэта и о том, что он имел в себе что-то «„вещее“, точно хранил неизречённую мудрость иных времён. Недаром и лучшие стихи его похожи временами в своей стихийной иррациональности на какие-то заклинания» (П. П. Перцов. Литературные воспоминания). <…>
С перцовской оценкой творчества Полонского <…> совпадает и отзыв Жиркевича <…>. Внешний облик Полонского — по мысли Жиркевича — отвечал образу поэта-«факира», погружённого в духовное самосозерцание: «с закрытыми глазами: сам он закутан в одеяло, как в какой-то плащ».
По словам Жиркевича, Репина «увлекло» это описание и он собирался — уже после сделанных набросков — написать портрет Полонского. Однако это намерение не было реализовано. Известен лишь описываемый, принадлежащий Гослитмузею, карандашный рисунок, сделанный до беседы Репина с Жиркевичем в Здравнёве.
Не «с закрытыми глазами», погружённый в вещий сон поэт-«факир» изображён Репиным. Напротив; взгляд его широко открытых глаз трагичен. Репин создал образ поэта, видимо, отвечавший душевному состоянию портретируемого и очень далёкий от концепции Перцова-Жиркевича.
Многие стихотворения Полонского, собранные в III томе его сочинений (который вышел в издательстве А. Ф. Маркса в год создания репинского портрета), могут служить к нему поэтическим комментарием. Они отразили мучительное раздвоение души, незатухающую борьбу сомнений, противоречие безотрадной рефлексии и жажды веры в спасительность христианской любви как единственного средства исцеления язв человечества. Забыть об этих язвах поэт не может, потому что гений его поэзии — по его собственным словам — это «совесть». Поэт изнемог от «непосильной» борьбы <…>
Это боренье дум и чувств, напряжённость и глубокий трагизм душевной жизни Полонского, видимо, были угаданы в какой-то мере Репиным. Художник воспроизвёл не «торжественный покой» и не «душевную тишину» бесхитростного, ясного сердцем поэта-«волхва», погружённого в таинственные воспоминания души, чующей свою связь с золотым «детством мира». Он создал образ Полонского, в котором явственно ощутимо горение мысли и чувства и глубокая душевная драма поэта. <…>
Портрет Полонского набросан в излюбленной и почти исключительной технике Репина-рисовальщика — графитным карандашом. К моменту его создания художником был уже накоплен большой опыт в области графики. Эпоха наивысшего расцвета рисовального мастерства Репина приходится на период с 1889 по 1900 год. Портрет Полонского относится к концу этого периода. «В конце 80-х — начале 90-х годов Репин создаёт целый ряд портретов-рисунков, сознательно соперничающих с живописью маслом <…> Без того огромного опыта в исполнении рисуночного портрета, который был накоплен Репиным в начале 90-х годов, он не мог бы создать портрет Я. П. Полонского (1896. Гос. Литературный музей. Москва)», — пишет О.Лясковская в своей монографии «И. Е. Репин» (М., 1962). <…>
Поэт внезапно осенён какой-то мыслью. Может быть, она возникла при чтении книги, на которую опирается его левая рука. Судя по внешнему виду, это может быть Библия, Евангелие. Мысли о тщете христианской любви как пути исправления общества и другие, теснившиеся в его сознании острые, щемящие душу мысли, в своём потоке вызвали, быть может, это мгновенное состояние и это положение левой кисти, не просто лежащей на книге, но словно пытающейся на неё опереться.
Динамичность и драматизм репинского портрета становится особенно ощутимым при сравнении его с портретом Полонского, созданным значительно раньше И. Н. Крамским. Различие приёмов портретирования школы Перова-Крамского, с одной стороны, и Репина, с другой, прослеживается на этом примере наглядно.
Крамской выбрал спокойную, длительно устоявшуюся позу; поэт свободно откинулся на спинку мягкого кресла, легко положив правую руку на прислонённый к подлокотнику костыль. Взгляд устремлён вдаль с сосредоточенной мыслью, в которой угадывается печальным опытом достигнутая мудрость. Статичность, созерцательность — основные черты этого портрета, в противоположность репинскому.
Портрет Полонского работы Репина расценивается в искусствоведческой литературе как одна из интересных, значительных работ в репинском рисовальном творчестве 90-х годов.
«Этот рисунок, внешне не эффектный, чрезвычайно сложен и выполнен мастерски, — пишет О.Лясковская. — Лицо проработано Репиным очень тщательно, и, не будучи красивым, приведено к гармонии: широкий разрез рта соответствует разлёту бровей, высокий лоб прекрасно моделирован. Один глаз несколько отличается от другого по своим очертаниям, что придаёт лицу индивидуальный отпечаток. Добиться такой исключительной живописи впечатления в рисунке графитным карандашом при крайней простоте художественных средств мог только мастер, глубоко изучивший форму».
По своей композиции портрет выполнен в традициях рисовальной школы Кипренского: в общем построении соблюдена «диагональ», образуемая левой рукой, лежащей на книге, и головой. Композиционные приёмы формировавшейся тогда новейшей школы не коснулись этого и других близких к нему репинских портретов. <…>
В Литературном музее имеется ряд репинских портретных зарисовок 90-х годов: писателей Лескова, <…> Леонтьева (Щеглова), Фидлера, художницы Званцевой и некоторых других. Среди них портрет Полонского является самым ценным.
История бытования, экспонирования и воспроизведения портрета
Портрет Полонского поступил в музей в составе альбома, подаренного поэту в связи с 50-летием его литературной деятельности. Альбом состоит из 28 листов-рисунков и адреса от имени кружка художников «Понедельник», в который входил и Полонский как художник-пейзажист, получивший от Академии художеств в 1888 г. звание «вольного общника». Большинство рисунков альбома датировано 1887 годом. Альбом поднесли поэту 10 апреля 1887 года, в день его чествования. «Депутация от Художественного кружка, собирающегося по понедельникам в Соляном городке <…> поднесла ему альбом из <…> рисунков работ членов кружка <…>. Альбом помещён в художественно украшенном ящике. При поднесении г. Каразин прочёл следующий адрес: „Глубокоуважаемому Якову Петровичу Полонскому от художников и товарищей по кружку „Понедельник“ — низкий поклон и сердечное задушевное спасибо!“»
В этот альбом впоследствии были добавлены некоторые рисунки, исполненные в 90-е годы, в том числе и портрет Полонского работы Репина, созданный за год до второй юбилейной даты в жизни поэта — 60-летия его творческой деятельности, отмеченной в 1897 году.
После смерти Полонского альбом хранился в его семье. Вторая жена поэта, Жозефина Антоновна, урождённая Рюльман (1844–1920), скульптор-любительница, автор бюста И. С. Тургенева на Волковом кладбище в Петербурге и ряда других скульптур, издательница собрания сочинений своего мужа, явилась главным организатором «Литературно-художественног кружка им. Я. П. Полонского», продолжавшего традиционные «пятницы» и существовавшего до 1917 года. Она бессменно была его «почётной хозяйкой». <…>
После её смерти альбом хранился в семье дочери поэта, Натальи Яковлевны, в замужестве Елачич, и затем в 1935 году — после её смерти — поступил в Гослитмузей от её мужа — Николая Александровича Елачича.
Портрет экспонировался неоднократно на выставках произведений Репина: в Государственной Третьяковской галерее в 1936–1937 годах (см. в каталоге этой выставки № 730), в Государственном Русском музее в Ленинграде в 1937 году (№ 755 по каталогу этой выставки), в ЦДРИ в 1950 году и в Государственной Третьяковской галерее в 1957–1958 годах. Портрет репродуцирован в «Художественном наследстве» в 1949 году (Репин II, с. 169).
Хранитель ЛЮБОВИЧ
* Мы представляем (в сокращении) третью публикацию
Н. А. Любович, сотрудницы ГЛМ с 1935 до второй половины
1960-х. Нина Артемьевна Любович (1908–1991) — дочь Артемия Моисеевича Любовича, известного государственного деятеля, участника революционного движения, арестованного в 1937 году и расстрелянного в 1938. Немногочисленные статьи Любович отличаются скрупулёзностью, точностью и убедительностью аргументации. В частности, она автор трёх статей о Лермонтове в Литературном наследстве (т. 58. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1952, с. 373–392); соавтор путеводителя «По лермонтовским местам. Путеводители Государственного Литературного музея». (Совместно с
Н. П. Анциферовым и Т.Ивановой). ГЛМ, № 1. М., 1940. В изофондах обнаружились несколько её машинописных текстов, приложенных к соответствующим материалам, два из которых были опубликованы в двух номерах альманаха ГЛМ «Звено» (о портрете Достоевского работы Н.Щербатова —
«Звено-2008» и рисунке И.Репина «Гаршин в гробу» —
«Звено-2010»). Подготовленный к публикации текст о юношеском портрете Тургенева находится в редакционном отделе Пушкинского Дома.
