In Memoriam
Сергей Михайлович БОНДИ
(1891–1983)
Среди замечательных людей, так или иначе связанных с Государственным литературным музеем, работавших в музее или сотрудничавших с ним, был и
Но если его научные труды доступны всем, кто интересуется соответствующими областями знания, то феномен, который представляли собой лекции и выступления Бонди (не говоря уже о том, что это был за необыкновенный человек с нравственной и интеллектуальной стороны), можно ощутить и оценить лишь опосредованно, с чужих слов — из рассказов и воспоминаний его друзей, учеников и знакомых (иных уж давно нет).
Четко разграничивая жанры, Бонди придерживался совсем иных требований и принципов в своих статьях, нежели в лекциях и публичных выступлениях, которые были его подлинной стихией — в них он раскрывался вполне. Отличаясь, как и в публикациях, безукоризненной научной аргументацией, они искрились смелыми аналогиями, ассоциациями, отступлениями, догадками, версиями и гипотезами, бесконечно раздвигавшими границы темы и приобретавшими за счет этого еще большую глубину, объем и перспективу — такой свободы он сознательно не допускал в печатных трудах. Составить по ним представление о Бонди — все равно, что судить о Вертинском, Окуджаве и Высоцком лишь по текстам их песен.
Артистические наклонности и пристрастия ученого, которыми он был наделен помимо исследовательского дара, концентрируясь на лекциях и зажигаясь вниманием, сочувствием и восхищением слушателей, и давали тот феерический эффект, которому трудно найти аналог в научном мире.
Его лекции являли собой ошеломляющий моноспектакль, проходивший с неизменным аншлагом. После лекций, в частных разговорах он был столь же щедр и артистичен. Между тем, в нем не было ничего внешне эффектного — в наружности, манере держаться, отнюдь не ораторском стиле речи.
Его ученики и слушатели получили из первых рук всю культуру Серебряного века, ибо он был ее носителем и зримым воплощением. Эта культура, причем самая утонченная, ощущалась во всем его облике — внешнем, психологическом, нравственном, чему способствовало благородное, аристократическое происхождение. Французская кровь (его предок по отцовской линии бежал в Россию в эпоху Великой французской революции) угадывалась в особом изяществе, легкости и чрезвычайно живом, пылком темпераменте. В соединении с блеском ума и высочайшими моральными качествами это давало тот эффект, о котором писал Марсель Пруст, восхищаясь, с какой прелестью, соблюдением меры и границы расцветает это воспитанное у аристократов веками сочетание ума и сердца.
Бонди не был просто ученым — природа одарила его «органом для шестого чувства», позволявшим ему выразить, казалось бы, неуловимое, проникнуть в самую душу поэзии.
Такой синтез художественного прозрения и научного обоснования своих наблюдений в его прямой передаче и превращал выступления Бонди в художественный акт, подобный театральному действу, в котором, однако, Сергей Михайлович не был ни режиссером, ни актером — он был великим посредником между творцами литературы и их читателями.
Годы общения с С. М. остались нашими лучшими и счастливейшими воспоминаниями, возместившими и перевесившими все наши тогдашние житейские невзгоды, неудачи, сердечные драмы. Это время давало нам все, чем может быть жив человек.
С. М. внушал к себе такую самоотверженную, самозабвенную и благоговейную любовь, испытать которую хоть однажды — само по себе величайшее счастье и которая раскрывала каждого с лучшей и неожиданной стороны.
Он платил нам горячим участием в нашей судьбе, трогательной заботой и нежностью. У каждого из нас сложились с ним особые отношения: он был нам и наставником, и другом, и нянькой, и духовником, которому мы поверяли свои тайны и выплакивались в тяжелые минуты.
В то же время Бонди был предельно требовательным педагогом. Однако его нередко уничтожающая оценка наших ученических опусов производила удивительное действие: ему удавалось высказать ее в такой форме, что она не только не травмировала критикуемого, но, напротив, отрезвляя его, придавала силы и желания для дальнейшей работы.
Вокруг Бонди образовался настоящий оазис культуры — той культуры, которую он носил в себе, а слушатели бессознательно впитывали и которую он передавал как ученый и педагог, воскрешая в своих лекциях, на семинарах и в разговорах. Его ученики получили из его рук не только то, что он сам испытал и чему был свидетелем — а он знал самых замечательных и знаменитых людей литературы и искусства XX в., — но и эпоха
На моей памяти — две презентации сборников исследований Бонди, обе организованные в
17 января 2013 состоялась презентация двухтомника
Во второй том издания 2013 года также включены воспоминания, в частности писательницы, искусствоведа и краеведа Н. Молевой, художника Э. Белютина, университетских профессоров — учеников Бонди В. Линкова и В. Катаева, протоиерея Валентина Асмуса, многолетнего директора ЦГАЛИ Н. Волковой, Марлена Хуциева, Н. Бонди. Все это люди из разных сфер: филологии, искусства, музыки, искусствоведения, кино; больше всего, конечно,
В результате личность Бонди воскресает во всем ее объеме: как ученого, как лектора и педагога, как увлекательнейшего рассказчика, как человека необыкновенных душевных качеств, как друга и отца… А как же они захватывающе интересны нам, его ученикам, сопоставляющим свои ощущения с восприятием окружающих! Эти воспоминания, освежающие и обогащающие наши собственные, заставляют заново пережить лучшие годы — незабвенное время общения с С. М.
Вечера памяти Бонди устраиваются регулярно и в нашем музее, и в музее Пушкина на Пречистенке, с которым его связывала многолетняя дружба, и нам так приятно бывает видеть знакомые лица. Правда, ряды наши постепенно редеют, скоро некому будет вспоминать,
Презентация
Четыре года спустя, в 2017, в том же чеховском зале состоялась презентация сборника
Г. Медынцева